Вот и кончилось. Вот так и стоим, как – будто только что не рушилось и не падало. В голове что-то стучит гулко, а в горле опять ком с металлическим привкусом и я отчаянно хочу сейчас проснуться и пойти на работу. Какая у меня была хорошая работа. Я хочу проснуться и понять, что просто спал.
Кругом всё летает, падает, трескается, осколками у ног оседает и я уже по щиколотку в мертвечине и пыли. А ты поворачиваешься спиной и набухает в голове осознание, что я больше лица твоего не увижу. Потому что это навсегда. И, оказывается, так бывает, что люди уходят насовсем.
- Не оставляй меня…
- Я тебя ненавижу!
Быть хоть кем – то, хоть как, но не безразличным. У меня шумит и в носу щекочет, глаза предательски наливает и вот – вот брызнет, и не стерпит, и закричу вслед. А бегом за тобой уже нельзя, потому что крутится – вьётся обрушившийся сверху мир и больше нет никаких МЫ, а есть Я и ты где-то настолько далеко, что как – будто и не существуешь.
Меня нельзя одного оставлять.
Звёзды лопаются и пылью раскалённой мне на голову оседают. Мир уже делится на меня и тебя: вот черта трескается и расползается, и по одну её сторону ты, почти уже спиной ко мне развернувшийся, а по другую – я, прикованный к месту. Просто давай тут стоять и останемся. Просто давай не будем никуда ходить. В конце – концов, почти все люди живут так и ничуть не чувствуют себя некомфортно.
Но ты уже даже и не смотришь: голову вниз и только дрожишь едва – едва, чтобы не сорваться и не броситься на меня с кулаками. Мы медленно друг от друга отступаем, и я хочу кричать, а не могу: в горле хрипло и сухо. Ты почти повернулся ко мне спиной, ты почти уже делаешь первый шаг. Я руки в кулаки и, не мигая, широко глаза раскрыв, чтобы не расплакаться так глупо и унизительно. А мир всё рушился, рушился…
Вслед расколовшемуся солнце трескается с оглушительным грохотом луна, а мне уже и на вой, и на крики, и на небо, расползающееся по полотну, всё равно. Не беспокоит ни дым, ни пыль, ни обуглившиеся отвороты брюк: всё вокруг онемело, и сам я медленно глохну следом. Потому что кидаешь на меня последний прищуренный взгляд, в последний раз корчишь презрительно лицо, в последний вот так рукой машешь, как – будто про себя уже отпускаешь меня ко всем чертям и ещё секунда – другая и совсем навсегда чтобы не возвращаться от меня нога шаг шаг спиной в полоборота не заглядывая и белый, как полотно, а вокруг горит.. горит..
Пропасть и мы по разные стороны, и плевать, что в сто этажей теперь прямо на меня летит и трещит, оглушая всех вокруг, я уже не слышу и не вижу, потому что вот она – пропасть – и вот я уже почти у самого края, а ты не оборачиваясь и только рукой так махнул, как – будто теперь уже точно никогда больше не друг и никогда вовсе и не был, а я так почему-то рядом постоянно и у ног твоих всегда собака на привязи, язык синий и глаза чёрные и как у челове..
Прости и возвращайся! Сквозь вой костра гул удаляющихся шагов
Господи.. прости, я был не прав топтоп, перебивая лязг ломающегося железа
Не уходи. Ты не можешь… дымом поверх серого силуэта и только каблуками, словно в каменном туннеле, от стен отражаясь жутким эхом
Что же я наделал… Прости!! И так же дальше, больше срывающихся с неба звёзд и сильнее напора рвущего в клочья ветра цок цок
Ярость, шум, солёным на губы капает, а в горле оседает железом. Рука сжимается - разжимается, и даже ударить не смогу, и кинуть вслед, чтобы ты всё равно тут остался! Лежать, не двигаясь, хлопая рубашкой на ветру. Останься здесь! Со мной! Останься!!
Осколок стекла разбивается прямо у моих ног, взмывая вверх серебристыми осколками. А он всё шёл и шёл вперёд, больше не оборачиваясь, даже на прощание на меня не взглянув. Не утихают шаги и никогда не утихнут: так и будет в ушах теперь всегда – цок. цок. Цок
Так рушился мой мир
Кругом всё летает, падает, трескается, осколками у ног оседает и я уже по щиколотку в мертвечине и пыли. А ты поворачиваешься спиной и набухает в голове осознание, что я больше лица твоего не увижу. Потому что это навсегда. И, оказывается, так бывает, что люди уходят насовсем.
- Не оставляй меня…
- Я тебя ненавижу!
Быть хоть кем – то, хоть как, но не безразличным. У меня шумит и в носу щекочет, глаза предательски наливает и вот – вот брызнет, и не стерпит, и закричу вслед. А бегом за тобой уже нельзя, потому что крутится – вьётся обрушившийся сверху мир и больше нет никаких МЫ, а есть Я и ты где-то настолько далеко, что как – будто и не существуешь.
Меня нельзя одного оставлять.
Звёзды лопаются и пылью раскалённой мне на голову оседают. Мир уже делится на меня и тебя: вот черта трескается и расползается, и по одну её сторону ты, почти уже спиной ко мне развернувшийся, а по другую – я, прикованный к месту. Просто давай тут стоять и останемся. Просто давай не будем никуда ходить. В конце – концов, почти все люди живут так и ничуть не чувствуют себя некомфортно.
Но ты уже даже и не смотришь: голову вниз и только дрожишь едва – едва, чтобы не сорваться и не броситься на меня с кулаками. Мы медленно друг от друга отступаем, и я хочу кричать, а не могу: в горле хрипло и сухо. Ты почти повернулся ко мне спиной, ты почти уже делаешь первый шаг. Я руки в кулаки и, не мигая, широко глаза раскрыв, чтобы не расплакаться так глупо и унизительно. А мир всё рушился, рушился…
Вслед расколовшемуся солнце трескается с оглушительным грохотом луна, а мне уже и на вой, и на крики, и на небо, расползающееся по полотну, всё равно. Не беспокоит ни дым, ни пыль, ни обуглившиеся отвороты брюк: всё вокруг онемело, и сам я медленно глохну следом. Потому что кидаешь на меня последний прищуренный взгляд, в последний раз корчишь презрительно лицо, в последний вот так рукой машешь, как – будто про себя уже отпускаешь меня ко всем чертям и ещё секунда – другая и совсем навсегда чтобы не возвращаться от меня нога шаг шаг спиной в полоборота не заглядывая и белый, как полотно, а вокруг горит.. горит..
Пропасть и мы по разные стороны, и плевать, что в сто этажей теперь прямо на меня летит и трещит, оглушая всех вокруг, я уже не слышу и не вижу, потому что вот она – пропасть – и вот я уже почти у самого края, а ты не оборачиваясь и только рукой так махнул, как – будто теперь уже точно никогда больше не друг и никогда вовсе и не был, а я так почему-то рядом постоянно и у ног твоих всегда собака на привязи, язык синий и глаза чёрные и как у челове..
Прости и возвращайся! Сквозь вой костра гул удаляющихся шагов
Господи.. прости, я был не прав топтоп, перебивая лязг ломающегося железа
Не уходи. Ты не можешь… дымом поверх серого силуэта и только каблуками, словно в каменном туннеле, от стен отражаясь жутким эхом
Что же я наделал… Прости!! И так же дальше, больше срывающихся с неба звёзд и сильнее напора рвущего в клочья ветра цок цок
Ярость, шум, солёным на губы капает, а в горле оседает железом. Рука сжимается - разжимается, и даже ударить не смогу, и кинуть вслед, чтобы ты всё равно тут остался! Лежать, не двигаясь, хлопая рубашкой на ветру. Останься здесь! Со мной! Останься!!
Осколок стекла разбивается прямо у моих ног, взмывая вверх серебристыми осколками. А он всё шёл и шёл вперёд, больше не оборачиваясь, даже на прощание на меня не взглянув. Не утихают шаги и никогда не утихнут: так и будет в ушах теперь всегда – цок. цок. Цок
Так рушился мой мир